Глава 6
Летняя грусть
1. В древнем лесу
читать дальшеПереждала, пока приехавшие с ней на автобусе люди растворятся в направлении дач, чтобы никто вдруг не спросил, почему она уходит по непроглядно заросшей пустоши в лес.
Его стоило увидеть. Сосны-гиганты перекрывали ажурным куполом побледневшее от жары небо, их подножия напоминали больше всего причудливо цветущие морские волны – бесконечные холмы, гигантские кочки. Реликтовый островок в бескрайней стране. Дорога мгновенно пропала из виду. То, чего и хотелось – безвременья, неизведанности.
Было так, что когда-то она поздно вечером стояла у приоткрытой двери в коридоре и смотрела, как двое при свете двух латунных ламп играют в шахматы, папа и его друг. Друг говорит о некоем человеке, который испытал такую сильную муку, что разлюбил жизнь и уехал в одну из микроскопических стран Ктри, в которых испокон веков тираны бьются друг с другом за право помыкать микроскопическими народами. Он понимал, что дело это – воевать на стороне одного из таких - неправое, но хотел погибнуть или убедиться, что его мука не стоит смерти. И с тех пор никто его не видел.
- Я тоже хотел туда уехать, - сказал на это папа, - На любую сторону и не воевать, конечно. Сколько нашего народа там сгинуло. Мне иногда видится, будто ими набит снизу доверху некий колодец, но они до сих пор живы. Такой потусторонний биореактор: они дают свет полевым ктрийским командирам в их палатки. Слабый, зеленушный.
Они так играли: на каждый ход рассказывали кусочек истории, правдивой или вымышленной, или комментировали её. Вне хода говорить было нельзя. Девочке давно пора спать, но одной в спальне жутковато - что-то шуршит ночами. В коридоре тоже сами собой поскрипывают половицы, но девочка льнёт к границе света и пока что терпеть страх можно. Двое переставляют крупные резные фигуры, сидя за столом, накрытым скатертью с золотыми кистями. Стены от пола до потолка - это книжные шкафы. Ковёр, тоскливо-благородного бледного рисунка, но сильно вытертый. Папин кабинет. Их домик простой, дощатый, спрятан в маленьком садике, на тихой улице, пустырь с прудами в двух шагах. Ночью в окошко с шорохом бьются серые бабочки. В кабинете живёт сверчок.
После очередного хода папин друг улыбается и произносит со значением в сторону:
- Это подходит только для мужчин. Женщины лучше нас, поэтому они должны жить во что бы то не стало. Запомнишь?
Девочка понимает, что обнаружена, с радостью вбегает в кабинет. Мужчины смеются, папа обнимает и гладит по голове. Девочка вопросительно смотрит на него, а потом сразу двумя руками, едва дотягиваясь до другого края доски, снимает все фигуры подряд – кроме двух королей.
- Они же тираны – пусть сами дерутся с собой, - поясняет она, - Никто им не должен.
_______________________________________
Когда же ныне сама, видимо, разлюбила жить, то сказала себе, что надо проверить, истина ли это. Понимая, что это может, наивно, она приехала и сюда. У неё не было места, в конце концов, где можно плакать, не смущая никого.
Чудо тишины и одиночества скоро растопило комок в груди. Времени много, она просто лежит на полянке, где мох засох на верхушках и сыроват внизу. Над ней нависают чернильные шарики – это действительно знаменитые на весь мир черняблоки, что недозрелыми упаковываются в плёнку для экспорта. Она уже попробовала их – да, настоящие: сладкие и в то же время утоляют жажду.
Девушка видит, что лес добр и ничем ей не грозит. Плакать больше не хочется. Просто представляет, что всё обидное утекает в землю, через спину, затылок. Пока она лежит и смотрит в небо, всё хорошо. Кто-то звенит над ухом, но не кусается. Кто-то жужжит. Плывут паутинки. Скоро кончится лето… не сегодня.
Она задремала. Ей приснилась старуха, напевающая сказку древнюю, тёмную. Потом как будто оторвало её от колыбели, пронесло без слов и мыслей пунктиром по разным местам и выбросило на этот берег, где никого с тобой нет… где ни для чего не годишься… и как-то закономерно душа постепенно выворачивается из тела и плывёт над землёй невысоко. Подкатил страх, кто-то во сне спросил её имя. Она ответила:
- Эгле.
И вскочила на ноги.
Небо, всё ещё без единого облачка, потемнело. Деревья опасно раскачивались под ветром, взбушевавшимся вверху. Вдали раздался скрип на весь лес, и дрожь потревоженных невидимым крон прокатилась прямо над ней, умерев только на краю леса.
- Сухое дерево упало, - сказала себе Эгле и пошла дальше.
Она не думала о том, как найдёт обратную дорогу. Вверх-вниз или обходя холмы, утопая по колено во мху, когда можно было утонуть и сильнее, но внутри мха переплетённые части древних растений служат опорой для ног. Снова небо прояснилось, дробно застучал дятел, но от нечаянно нисшедшего спокойствия не осталось ничего. Грызло что-то тихо-тихо. На этот раз - жалость человека, презирающего её, эта бутылочка воды. Эгле не посмела отказаться: вода в тот раз пришлась как нельзя кстати. Как-то особенно она стала относиться к малейшим ресурсам, быстро это пришло… Нет, то, что её презирают – это совсем не важно, они все как бы недолюбливают этот мир и друг друга, но… Следует пересмотреть своё поведение. Вызывать столь разрушительные чувства одним своим видом недостойно, ибо есть одна из форм манипуляции. Лучше быть совершенно незаметной, чем иметь вид безмолвно молящей о помощи.
Надо просто замереть и переждать трудное время, не потревожив никого, а там постепенно привыкнешь. Легче, когда ты кому-то нужна и когда тебя хоть ненадолго, но каждый день замечают… но лицо мамы, такое растерянное, почти испуганное, когда она к ней обращалась с предложением сделать что-то… это непонятно и очень больно. В самом деле, мама и Линда прекрасно жили много лет без неё и теперь им весьма неуютно. Подумай, нельзя ли с этим что-нибудь сделать.
Ей нравилось, как монотонно мелькают пёстрые крапинки, хвоинки, лесная мелочь, а порой вырастает из-под земли такое чудо – пень-скала с друзой грибов. Она забиралась на древесные наросты, проверяя их прочность, и чувствовала покровительство леса, такого огромного над ней малой. Представляла, что могла бы здесь жить одна и не скучать целую вечность. Став деревцем – не огромной сосной, вынужденной принимать на себя удары зимних бурь, а маленьким, вровень с травой.
А потом что-то изменилось уже во второй раз, снова почудилось, как что-то огромное и плотное заполняет горизонт и плавно и неотвратимо катится в её сторону. Сердце заколотилось, заложило уши. Эгле замерла. Воздух отчётливо расслоился на пласты, как горячая вода в холодной – завихрения и дрожание можно было видеть. Потоки текли с той же стороны, откуда и тревога. Ветра не было, только это необъяснимое марево и становящийся тусклее воздух. Эгле зажмурилась, чтобы дать себе минуту поразмыслить. Вывод был страшен – на неё надвигается лесной пожар!
И она побежала, надеясь, что в сторону дороги, иначе спасения не будет… падала и ползла, не замечая хлещущих веток… и уже не было мыслей о тщете собственной жизни… да она уже и благодарила кого-то неведомого, кто разрешил ей это понять. Теперь дело за ней – выбраться!
Опомнилась, скатившись в какую-то неглубокую яму. Болели перенапряжённые ноги. Но страшное и давящее исчезло. Птицы только молчали. Никакого накатывающего жара. Солнце прикрылось одиноким облачком, стало легче дышать. Да, а ведь запаха гари не было. Эгле посидела немного, осматриваясь, полезла наверх по трухлявому бревну.
«Лесошишенцы говорят, что это встречается в их краях. Классическое «нехорошее место». Видимо, она оказалась над подземным провалом, от которого отделяет только слой почвы и мягких пород. Возможно, внизу вода намыла целые лабиринты и время от времени в них возвращается, размывая дальше, тревожа поверхность, которая, оседая, производит инфразвуки. Потому и дерево упало. Можно сказать, одни корни растений держат Эгле на поверхности. Она нашла, чего хотела, возвращаться пора.
И почувствовала на себе взгляд. Разумный, взыскательный, тяжёлый, как надгробный камень. И стала задыхаться от ужаса.
- Кто здесь?
Как будто закрылся огромный глаз – тут же отпустило.
Так не годится, не годится. Если это вследствие депрессии, надо любыми силами самостоятельно восстанавливаться. Никому она больная не нужна. Просто игнорировать струну ужаса и спокойно идти отсюда. Если она всё ещё собирается посвятить жизнь спасению людей, ей особенно нужен трезвый разум. Даже если вдруг кто-то действительно был бы, ей ведь не убежать.
И, повернувшись, направилась туда, где должна быть дорога. Что-то тихо, слепо, двигалось за ней, Эгле чувствовала спиной. «Я не сошла с ума. Здесь всегда так, была бы я не такой рассеянной, сразу заметила бы.»
«Хорошо, что мне есть, куда вернуться. Хорошо, что я принадлежу к роду человеческому и не должна здесь зимовать. У леса мы можем быть только в гостях… или воевать с ним?»
Она с трудом заставляла себя идти неторопливо. Паническое бегство неизвестно от чего отвратительно. Только сила духа поможет ей… а руки стали липкими и холодными, ноги слабыми, в голове стучало. Эгле презирала себя.
Она остановилась. Обернулась, не обнаружив никого, и сказала как можно увереннее:
- Мне здесь понравилось. И я ещё вернусь, обязательно вернусь. Слышишь?
Сбоку заметила сквозь заросли движение. Машины. «Вот и всё, трусливая душа!» - сказала себе.
То, что двигалось позади, остановилось, позволяя уйти, у невидимой черты, которую никогда не пересекало.
«Вернёшшшшшшшся. Вернешшшшшшшся.»
2. Жара
читать дальшеВарвара объявила «лето осуществления желаний». Лев осуществлял своё, уехав развивать свой новый небывалый бизнес-проект, оставив Варваре и девочкам контакты водителя, домработницы и других проверенных полезных людей.
Жить с середины июля стали в том самом домике, что нашли Соня с Мишей. Едва войдя в него по приезде, Соня проверила стоящий в пустом коридоре пакет. Кусок засохшего пирога, растаявшая в блинчик и не раз снова застывшая шоколадка, загнувшиеся пластины сыра на сухарях и пакет сока... Внутри пакета вместо стухшей гадости обнаружилось нечто ароматное, похожее на благородное фруктовое вино. Рискнув сделать глоток, Соня пожала плечами и спрятала пакет в погребе, в ведёрке со льдом.
Варвара разбила несколько маленьких грядок, посадив зелень и цветы-однолетники. На недоумение Нилуфар, зачем заниматься садоводством непрофессионально, ответила:
- Ты знаешь ответ, не так ли? Всего-навсего посадить и вырастить что-то самой… и смотреть на это.
Для Наргизы и Василисы само лето и бесконечно свободное время, когда можно играть сутки напролёт в саду или прохладном тихом домике, было уже сбывшейся мечтой. Нилуфар намеревалась достичь желаемого в начале осени на чемпионате Розии в её возрастной категории, поэтому каждый день без выходных она отправлялась в город, в спорткомплекс, где ей выдавали ключ от зала и включали для неё кондиционер, свет, музыку.
Соня гордо отказалась от желаний. Она не могла желать чего-то такого, пока Миша там, в государственной кабале, и даже искупаться не может, когда захочет. Ей постоянно чудилось, что он страдает от жары, от жажды, от голода, от усталости, от муштры и несправедливости.
Соня стала жить тихо и внешне спокойно. Этому способствовала и небывалая для тех мест жара – что-то под сорок. Почти всё население лежало пластом, а на пляж выбирались ближе к полуночи.
Просыпались все, кроме Нилуфар, поздно. Каждый занимался, чем хотел. Ближе к вечеру начинались телефонные звонки – от Льва ежедневно, от Сониных родителей два раза в неделю, а от Миши – как тому повезёт разжиться временем. Впрочем, ждать его звонка в определённый промежуток времени, а не круглые сутки, оказалось намного легче.
Варвара своей властью оставила семью на лето без телевизора и компьютеров, сказав, что они все просто обязаны проверить себя в экстремальных условиях – научиться ткать радость и из воздуха. Соня затосковала слегка, потому что привыкла печатать рассказы, попутно ныряя в интернет на предмет выяснения нужных фактов, но тётя подарила ей красивую папку с замочком, где лежали две толстые тетради и набор мягко пишущих ручек.
- Ничего, эрудиция не успеет тебя подвести, а фантазия и так на месте, - сказала она Соне, - Пиши разборчивей, потом отсканируешь и пропустишь через программу распознавания рукописного текста.
Соня была благодарна. Она помнила, какие неудобства создавала всем не далее как три месяца назад – теперь у неё доставало ума, чтобы увидеть себя со стороны. Тётя с дядей и второй раз разрешили ей остаться, проникнувшись её… бедой? счастьем. Соня пыталась приносить пользу, однако от неё ничего не требовали…
Ещё до отъезда на дачу, устав от бесконечных путаных своих мыслей, Соня твёрдо решила «поставить мозги на место». Ей стали сниться сны, близкие к кошмарам. Будто она идёт в свою всё ещё незнакомую школу, кое-как отсиживает первый урок, пытаясь вникнуть в темы, а на перемене, зазевавшись, упускает из виду, в какой кабинет все ушли… ходит, заглядывая в каждый, но не узнаёт лиц, а спросить, какой это класс и где её одноклассники, стыдно, и поэтому, понимая, что это не выход, идёт домой… только и дома её нет, не существует. Проснувшись после очередного такого, непричёсанная, неумытая, оглядела полку с учебниками и выбрала самый нелюбимый в этом году. От его прочтения оставалось чувство каких-то спотыкательных барьерчиков посреди дороги. Исторические сведения казались эфемерными в картине мироздания. Здание мира началось с рождения Миши, но кому это докажешь? Увидев трагикомическую картину – Соню с учебником, Варвара решительно вернула книгу на полку.
- Ты права, что хочешь догнать, но оставь это до осени. Может быть, тебе нужно в чём-то другом разобраться.
Как известно, жалость может подстегнуть крепче окрика. И Соня стала понемногу дисциплинировать себя. Теперь она часто вместе с Нилуфар отправлялась в город на несколько часов – посмотреть, всё ли с коттеджем в порядке, прихватить нужные кому-либо вещи, поухаживать за крабом Терминатором – накормить, проконтролировать микроклимат в аквариуме. И, конечно же, залезть в интернет, да и родителям видеозвонок сделать (или хоть письмо отправить). С ними было тяжеловато. Они не могли поверить, что ей хорошо без них, тем более когда Миша в армии и неизвестно, что это значит с его стороны. Насчёт первого они, конечно, были правы. Но на своём Соня стояла твёрдо.
Хорошо в коттедже одной в полдень. Предвкушение вечернего купания в море. Сладкая верхушка года. Соня открывала окно, в него свешивались ветви. Однажды она собрала волю в кулак и разобрала, наконец, свои вещи, аккуратно разложила по полкам, а что надо, бросила в машинку. За время стирки прибралась в своей комнате капитально, а в остальных пропылесосила. Постиранное не забыла даже, как это за ней водилось, вынуть и развесить. После ударного труда постояла под холодным душем. Потом замерла перед вентилятором, задумавшись. Их с Нилуфар отвозил в город и обратно на дачу водитель. По пути с сестрёнкой невозможно было ни о чём поговорить – та сидела с закрытыми глазами, слушая одну и ту же композицию кругами, иногда что-то проговаривая одними губами. Нормальный человек, нормальный гений. Соня знала, что Варвару за глаза она всё-таки зовёт мамой, не такое уж каменное у Нилуфар сердце. Но её восхитительная собранность была Соне как заноза, и Соня стала подумывать о каком-то деле для себя, чтобы погрузиться ну почти без остатка.
Соня оделась и вышла в город. Надо же наконец чуть получше его изучить, посмотреть, что за люди в нём живут. Она плохо переносила жару, и шла там, где тень сосновых холмов перекрывала половину ширины улицы. Жара – такое парадоксально сокровище, о котором мечтаешь зимой. Соня и представила себе, что попала сюда прямо из зимы. Стало интересней. Посмотрела по сторонам и быстро обнаружила своих сверстниц, что летом торговали мороженым, работали официантками в кафе на воздухе, раздавали листовки, прибирали улицы... чем-то несправедливым по отношению к ним это пахло. Соня вдруг увидела себя принцессой с личным водителем, с кошелёчком, где лежало несколько больше денег, чем те девочки в это лето заработают, с иголочки одетой, ухоженной весьма… На даче обязанностей у неё нет – быт упрощён до предела и отлажен, важно только каждую ночь перед сном собрать со всего дома и сада расползшиеся предметы и поместить в кучку на ковре, чтобы каждый нашёл, проснувшись, своё. Но чтобы пойти поработать, у Сони явно мотивации не хватало. Если ей не надо добывать хлеб насущный и даже зарабатывать на удовольствия (тем более, ничего не хочется), стоит ли в эту жару шевелиться? Но Миша всё время говорит ей, чтобы проводила время с пользой, не грустила, придумывала бы и осуществляла что-то полезное для будущего… Так что если ей и работать где-то, то обязательно бесплатно. Платят пусть тем, кто нуждается.
Но что это за дело для неё, пока оставалось загадкой. Вот бы такое, чтобы не сидеть часами на попе, и в то же время не быть на солнце, и чтобы не скучно, и чтобы все видели результаты и… восхищались. Соня прошлась ещё немного по полузаброшенному парку аттракционов, устала, хотела уже позвонить водителю… и увидела, как группа подростков, оседлав детскую карусель, кружит, отталкиваясь ногами. Они хохочут, пьют лимонад (либо пиво), а в стороне красит ограждение лимонно-жёлтым одна девчонка. Очевидно, все, кроме неё, устроили себе перерыв – перчатки, баночки, кисти разбросаны на заляпанном бетоне. И Соня даже девчонку знает, так как учатся они в одном классе. Вот только имя вспомнить не может. Соня встала так, чтобы незаметно понаблюдать – чутьё подсказало ей, что имеет шанс случиться литературно-психологическая зарисовка. Запах краски особенно непереносим сейчас, но одноклассница не халтурит, сосредоточенно промазывая неудобные участки. У неё нахмурены брови, сжаты губы, плечи сведены – видно, как пытается отгородиться от внешнего мира. Наверно, те, что на карусели, уже просто устали изводить её и не обращают внимания; обычно бывает именно так. Ну как её звать-то? Вроде бы, пришла в класс через несколько дней после Сони, Соня не уверена, она совсем была невнимательна. Что-то безмерно скромное в девчонке, беззащитное, даже робкое, как болезнь, как запах судьбы. «Ну нет, с ней мы не одной крови», - решает Соня себе, - «просто она по жизни унылая.» От вида работающего человека Соню одолевает жажда, она вынимает из рюкзака только что купленную прохладную бутылку с водой… и на половине открывательного движения её прихватывает мысль – у девчонки нет при себе ни пива, ни лимонада. Ни головного убора. И она не уйдёт отсюда до конца рабочего дня – Соня знала это, и всё тут.
Соня подошла к ней.
- Держи, а то плохо станет, - сказала, вручая воду, и тут же развернулась. Ей не хотелось с ней разговаривать.
- Спасибо, Соня, - услышала она за спиной.
_______________________________
- Здравствуйте, Серафима Киприановна.
- Здравствуй, Соня. Не зайдёшь?
Забавно, Соня засмотрелась на балкончик на втором этаже – он так густо был покрыт со всех сторон невиданными цветущими растениями, длинные плети побегов доставали почти до земли по сторонам, не заслоняя собой окно ниже - а то, что на балкончике кто-то сидит, даже не поняла. А это её учительница, вяжет в кресле-качалке. Длинный шарф был переброшен через балкон и в пестроте сливался с цветами.
- Простите, нет. В другой раз? Меня ждут.
Не хотелось ни с кем общаться.
- Всего, Соня доброго.
Соня не успела сойти со смешного мостика через заросшую ряской канавку, когда учительница опять её окликнула. Соня вернулась.
- С ним всё будет хорошо, даже не думай, - услышала она.
- Что вы сказали?! – переспросила Соня – ей показалось, что она услышала ответ на свои мысли.
- Возможно тебе будет интересно – в мэрии, в отделе по делам молодёжи сейчас набирают ребят для участия в концерте на первое сентября. У нас так принято каждый год. Может быть, и ты захочешь выступить.
Когда Соня снова подняла голову, на балконе уже никого не было.
____________________________________________________
В пустом, затемнённом актовом зале мэрии серьёзная девушка серьёзно сообщила:
- Для этого вы должны пройти кастинг.
Соня полуотвернулась, чтобы не выдать веселья. «Ну надо же, как всё строго – ка-астинг! Что-то я не вижу у вас очереди за дверью из желающих далеко пойти в первосентябрьской карьере. Ну ладно же, повеселимся!»
- Я вам накидаю ссылочек с моими выступлениями, - небрежно ответила она.
- Нет, так не пойдёт! – почти рассердилась девушка – художественный руководитель предстоящего концерта, - Я должна сегодня же знать, подходите ли нам. А если подходите, действительно ли хотите принять участие.
Соня, довольно улыбаясь, поднялась на сцену, пошепталась со звукооператором, взяла микрофон и спела.
_______________________________________
Теперь каждый день она ездила на репетиции. Сначала Соня не воспринимала это как работу. Да и научить её ничему там не могли, а вот она вполне могла бы занять место той серьёзной девушки (которую звали Уна), так как та руководствовала на общественных началах и мало разбиралась в предмете. Сначала Соня просто развлекалась тем, что постоянно заводила дискуссии, а попросту, споры по поводу репертуара, втягивая в это как можно больше присутствующих – ей желалось как-то указать на «провинциальные вкусы» составителей. Это было веселей, чем то, что она и так умела – петь и танцевать. «Моя не исполнитель, моя режиссёр… кажется», - приговаривала Соня всё чаще про себя. Её даже едва не выгнали за моральное разложение коллектива… но половина участников внезапно за неё заступилась… да и не дело это, разбрасываться такими кадрами, как она! А с Уной она в конце концов подружилась. Уна, тренер по аэробике, была вообще-то весёлым и непосредственным человеком, просто, как выяснилось, её очень обижало, что сначала никто не хотел приходить по объявлению, а потом невозможно было скоординировать коллектив из незнакомых друг другу школьников. И Уна признала, что у Сони гораздо лучше получается отточить программу, изъять ненужные или глупые элементы, продумать порядок номеров, мизансцену, объяснить артистам, как лучше подать себя, как лучше двигаться, как правильно петь. После этого Соня перестала бузить и принялась за дело.
Они оставались после репетиции в зале и могли долго болтать. Соня рассказала Уне про Мишу.
- И Тим служил в армии, - сочувственно говорила Уна, - Но до того, как мы познакомились.
- А он где снимался?
- Нууу… по правде, это десятка два телефильмов – в эпизодах. Понимаешь, ему не повезло с амплуа. Всем обязательно кажется, что он похож на бандита, на спецназовца, на телохранителя… Ты знаешь, как он выглядит?
Соня не знала - не смотрела проходные сериалы. Тогда Уна пригласила её в гости, где показала видео с участием Тимофея.
- А это… это, смотри, вот, вот – я! – рассмеялась она, показывая на фигурку из массовки, - Однажды я сдуру попросилась, чтобы и меня пристроил…
- Почему сдуру? А как можно это сделать? К кому подойти?
- А что, ты тоже хотела бы? Не советую.
- Почему же?
- Ну представь. Маленький проход по улице, потом меня сбивает с ног Тим, уходящий от погони. Я умею правильно падать, поэтому меня согласились снять. Дел на пять минут. И что же? Я приезжаю на студию к восьми, меня мурыжат до обеда, потом гримируют зачем-то… и я хожу ещё часа три в этом гриме. Потом его переделывают… То камера не так работает, то кто-то не пришёл, часов в шесть вечера вроде начали снимать… а у них к тому времени то ли замысел, то ли бюджет изменился, и я должна не падать, а всего лишь изругать Тима вдогонку… и вот обсуждают между собой, смогу ли я, вместо того, чтобы пробовать или хотя бы меня спросить!
- Бред, - согласилась Соня, - Но я не хочу сниматься. Я хочу понаблюдать за съёмками. Потому что знаю, на кого буду учиться.
У Уны кончался отпуск, она хотела успеть навестить своего Тима на съёмках в горах Ым, и настояла на том, чтобы подготовку к концерту передать в Сонины руки.
- Если хочешь, приходи ко мне на аэробику, числа с десятого сентября, - сказала она напоследок, - Это лучше для здоровья и для фигуры, чем голодать, как ты это любишь.
___________________________
«А я счастливый человек. У меня теперь есть даже младшие сёстры. У меня есть классная взрослая подруга и целая толпа подчинённых. Добрейшие тётя с дядей, родители мои любимые, к ним могла бы поехать, если только захочу… Но если здесь едва выдерживаю жару, что бы было там со мной… и я живу, как и мечтала, у моря», - размышляла Соня, «а вот если бы не решилась открыть мою любовь, ничего бы особенного у меня в жизни не было».
Но море преподнесло ей сюрприз, который представлял собой шокирующую загадку из тех, что с человеком происходить не должны. Теперь, когда семья переехала на дачу, вожделенный Большой Пляж стал доступен Соне круглые сутки, в нескольких минутах ходьбы. С внутренним трепетом Соня отправилась туда (с Варварой и девочками) по знакомой лесной тропинке… и в конце её, ошарашенная, остановилась. Большой Пляж был немаленьким. Несколько километров вдоль побережья и стометровка ширины от леса. Всего около ста метров, отлично просматриваемых от леса до кромки воды вместо памятного безбрежного простора и пёстрого разнообразия биотопов и рельефа. Это было совсем другое место – без болот, скал, озёр, буреломов. Не было трилобитов и аммонитов величиной с тарелку. Тоже красивое и тоже морское – в мелком ровном белом песке.
Соня смотрела вот такими круглыми глазами и не могла никому объяснить, что с ней творится.
Но даже это было бы ничего, можно пережить, вот только к Мише надо было ехать полсуток поездом, в другой регион, и в ближайшее время поездка не светила.
***
отрывок из письма:
… никакой, даже как-то скучно. А мне командир дал задание: научить человека из «медвежьего угла» (которому тоже 19 лет) читать и писать. Так что у меня здесь прозвище - «Профессор».
конец главы 6
глава 7
Летняя грусть
1. В древнем лесу
читать дальшеПереждала, пока приехавшие с ней на автобусе люди растворятся в направлении дач, чтобы никто вдруг не спросил, почему она уходит по непроглядно заросшей пустоши в лес.
Его стоило увидеть. Сосны-гиганты перекрывали ажурным куполом побледневшее от жары небо, их подножия напоминали больше всего причудливо цветущие морские волны – бесконечные холмы, гигантские кочки. Реликтовый островок в бескрайней стране. Дорога мгновенно пропала из виду. То, чего и хотелось – безвременья, неизведанности.
Было так, что когда-то она поздно вечером стояла у приоткрытой двери в коридоре и смотрела, как двое при свете двух латунных ламп играют в шахматы, папа и его друг. Друг говорит о некоем человеке, который испытал такую сильную муку, что разлюбил жизнь и уехал в одну из микроскопических стран Ктри, в которых испокон веков тираны бьются друг с другом за право помыкать микроскопическими народами. Он понимал, что дело это – воевать на стороне одного из таких - неправое, но хотел погибнуть или убедиться, что его мука не стоит смерти. И с тех пор никто его не видел.
- Я тоже хотел туда уехать, - сказал на это папа, - На любую сторону и не воевать, конечно. Сколько нашего народа там сгинуло. Мне иногда видится, будто ими набит снизу доверху некий колодец, но они до сих пор живы. Такой потусторонний биореактор: они дают свет полевым ктрийским командирам в их палатки. Слабый, зеленушный.
Они так играли: на каждый ход рассказывали кусочек истории, правдивой или вымышленной, или комментировали её. Вне хода говорить было нельзя. Девочке давно пора спать, но одной в спальне жутковато - что-то шуршит ночами. В коридоре тоже сами собой поскрипывают половицы, но девочка льнёт к границе света и пока что терпеть страх можно. Двое переставляют крупные резные фигуры, сидя за столом, накрытым скатертью с золотыми кистями. Стены от пола до потолка - это книжные шкафы. Ковёр, тоскливо-благородного бледного рисунка, но сильно вытертый. Папин кабинет. Их домик простой, дощатый, спрятан в маленьком садике, на тихой улице, пустырь с прудами в двух шагах. Ночью в окошко с шорохом бьются серые бабочки. В кабинете живёт сверчок.
После очередного хода папин друг улыбается и произносит со значением в сторону:
- Это подходит только для мужчин. Женщины лучше нас, поэтому они должны жить во что бы то не стало. Запомнишь?
Девочка понимает, что обнаружена, с радостью вбегает в кабинет. Мужчины смеются, папа обнимает и гладит по голове. Девочка вопросительно смотрит на него, а потом сразу двумя руками, едва дотягиваясь до другого края доски, снимает все фигуры подряд – кроме двух королей.
- Они же тираны – пусть сами дерутся с собой, - поясняет она, - Никто им не должен.
_______________________________________
Когда же ныне сама, видимо, разлюбила жить, то сказала себе, что надо проверить, истина ли это. Понимая, что это может, наивно, она приехала и сюда. У неё не было места, в конце концов, где можно плакать, не смущая никого.
Чудо тишины и одиночества скоро растопило комок в груди. Времени много, она просто лежит на полянке, где мох засох на верхушках и сыроват внизу. Над ней нависают чернильные шарики – это действительно знаменитые на весь мир черняблоки, что недозрелыми упаковываются в плёнку для экспорта. Она уже попробовала их – да, настоящие: сладкие и в то же время утоляют жажду.
Девушка видит, что лес добр и ничем ей не грозит. Плакать больше не хочется. Просто представляет, что всё обидное утекает в землю, через спину, затылок. Пока она лежит и смотрит в небо, всё хорошо. Кто-то звенит над ухом, но не кусается. Кто-то жужжит. Плывут паутинки. Скоро кончится лето… не сегодня.
Она задремала. Ей приснилась старуха, напевающая сказку древнюю, тёмную. Потом как будто оторвало её от колыбели, пронесло без слов и мыслей пунктиром по разным местам и выбросило на этот берег, где никого с тобой нет… где ни для чего не годишься… и как-то закономерно душа постепенно выворачивается из тела и плывёт над землёй невысоко. Подкатил страх, кто-то во сне спросил её имя. Она ответила:
- Эгле.
И вскочила на ноги.
Небо, всё ещё без единого облачка, потемнело. Деревья опасно раскачивались под ветром, взбушевавшимся вверху. Вдали раздался скрип на весь лес, и дрожь потревоженных невидимым крон прокатилась прямо над ней, умерев только на краю леса.
- Сухое дерево упало, - сказала себе Эгле и пошла дальше.
Она не думала о том, как найдёт обратную дорогу. Вверх-вниз или обходя холмы, утопая по колено во мху, когда можно было утонуть и сильнее, но внутри мха переплетённые части древних растений служат опорой для ног. Снова небо прояснилось, дробно застучал дятел, но от нечаянно нисшедшего спокойствия не осталось ничего. Грызло что-то тихо-тихо. На этот раз - жалость человека, презирающего её, эта бутылочка воды. Эгле не посмела отказаться: вода в тот раз пришлась как нельзя кстати. Как-то особенно она стала относиться к малейшим ресурсам, быстро это пришло… Нет, то, что её презирают – это совсем не важно, они все как бы недолюбливают этот мир и друг друга, но… Следует пересмотреть своё поведение. Вызывать столь разрушительные чувства одним своим видом недостойно, ибо есть одна из форм манипуляции. Лучше быть совершенно незаметной, чем иметь вид безмолвно молящей о помощи.
Надо просто замереть и переждать трудное время, не потревожив никого, а там постепенно привыкнешь. Легче, когда ты кому-то нужна и когда тебя хоть ненадолго, но каждый день замечают… но лицо мамы, такое растерянное, почти испуганное, когда она к ней обращалась с предложением сделать что-то… это непонятно и очень больно. В самом деле, мама и Линда прекрасно жили много лет без неё и теперь им весьма неуютно. Подумай, нельзя ли с этим что-нибудь сделать.
Ей нравилось, как монотонно мелькают пёстрые крапинки, хвоинки, лесная мелочь, а порой вырастает из-под земли такое чудо – пень-скала с друзой грибов. Она забиралась на древесные наросты, проверяя их прочность, и чувствовала покровительство леса, такого огромного над ней малой. Представляла, что могла бы здесь жить одна и не скучать целую вечность. Став деревцем – не огромной сосной, вынужденной принимать на себя удары зимних бурь, а маленьким, вровень с травой.
А потом что-то изменилось уже во второй раз, снова почудилось, как что-то огромное и плотное заполняет горизонт и плавно и неотвратимо катится в её сторону. Сердце заколотилось, заложило уши. Эгле замерла. Воздух отчётливо расслоился на пласты, как горячая вода в холодной – завихрения и дрожание можно было видеть. Потоки текли с той же стороны, откуда и тревога. Ветра не было, только это необъяснимое марево и становящийся тусклее воздух. Эгле зажмурилась, чтобы дать себе минуту поразмыслить. Вывод был страшен – на неё надвигается лесной пожар!
И она побежала, надеясь, что в сторону дороги, иначе спасения не будет… падала и ползла, не замечая хлещущих веток… и уже не было мыслей о тщете собственной жизни… да она уже и благодарила кого-то неведомого, кто разрешил ей это понять. Теперь дело за ней – выбраться!
Опомнилась, скатившись в какую-то неглубокую яму. Болели перенапряжённые ноги. Но страшное и давящее исчезло. Птицы только молчали. Никакого накатывающего жара. Солнце прикрылось одиноким облачком, стало легче дышать. Да, а ведь запаха гари не было. Эгле посидела немного, осматриваясь, полезла наверх по трухлявому бревну.
«Лесошишенцы говорят, что это встречается в их краях. Классическое «нехорошее место». Видимо, она оказалась над подземным провалом, от которого отделяет только слой почвы и мягких пород. Возможно, внизу вода намыла целые лабиринты и время от времени в них возвращается, размывая дальше, тревожа поверхность, которая, оседая, производит инфразвуки. Потому и дерево упало. Можно сказать, одни корни растений держат Эгле на поверхности. Она нашла, чего хотела, возвращаться пора.
И почувствовала на себе взгляд. Разумный, взыскательный, тяжёлый, как надгробный камень. И стала задыхаться от ужаса.
- Кто здесь?
Как будто закрылся огромный глаз – тут же отпустило.
Так не годится, не годится. Если это вследствие депрессии, надо любыми силами самостоятельно восстанавливаться. Никому она больная не нужна. Просто игнорировать струну ужаса и спокойно идти отсюда. Если она всё ещё собирается посвятить жизнь спасению людей, ей особенно нужен трезвый разум. Даже если вдруг кто-то действительно был бы, ей ведь не убежать.
И, повернувшись, направилась туда, где должна быть дорога. Что-то тихо, слепо, двигалось за ней, Эгле чувствовала спиной. «Я не сошла с ума. Здесь всегда так, была бы я не такой рассеянной, сразу заметила бы.»
«Хорошо, что мне есть, куда вернуться. Хорошо, что я принадлежу к роду человеческому и не должна здесь зимовать. У леса мы можем быть только в гостях… или воевать с ним?»
Она с трудом заставляла себя идти неторопливо. Паническое бегство неизвестно от чего отвратительно. Только сила духа поможет ей… а руки стали липкими и холодными, ноги слабыми, в голове стучало. Эгле презирала себя.
Она остановилась. Обернулась, не обнаружив никого, и сказала как можно увереннее:
- Мне здесь понравилось. И я ещё вернусь, обязательно вернусь. Слышишь?
Сбоку заметила сквозь заросли движение. Машины. «Вот и всё, трусливая душа!» - сказала себе.
То, что двигалось позади, остановилось, позволяя уйти, у невидимой черты, которую никогда не пересекало.
«Вернёшшшшшшшся. Вернешшшшшшшся.»
2. Жара
читать дальшеВарвара объявила «лето осуществления желаний». Лев осуществлял своё, уехав развивать свой новый небывалый бизнес-проект, оставив Варваре и девочкам контакты водителя, домработницы и других проверенных полезных людей.
Жить с середины июля стали в том самом домике, что нашли Соня с Мишей. Едва войдя в него по приезде, Соня проверила стоящий в пустом коридоре пакет. Кусок засохшего пирога, растаявшая в блинчик и не раз снова застывшая шоколадка, загнувшиеся пластины сыра на сухарях и пакет сока... Внутри пакета вместо стухшей гадости обнаружилось нечто ароматное, похожее на благородное фруктовое вино. Рискнув сделать глоток, Соня пожала плечами и спрятала пакет в погребе, в ведёрке со льдом.
Варвара разбила несколько маленьких грядок, посадив зелень и цветы-однолетники. На недоумение Нилуфар, зачем заниматься садоводством непрофессионально, ответила:
- Ты знаешь ответ, не так ли? Всего-навсего посадить и вырастить что-то самой… и смотреть на это.
Для Наргизы и Василисы само лето и бесконечно свободное время, когда можно играть сутки напролёт в саду или прохладном тихом домике, было уже сбывшейся мечтой. Нилуфар намеревалась достичь желаемого в начале осени на чемпионате Розии в её возрастной категории, поэтому каждый день без выходных она отправлялась в город, в спорткомплекс, где ей выдавали ключ от зала и включали для неё кондиционер, свет, музыку.
Соня гордо отказалась от желаний. Она не могла желать чего-то такого, пока Миша там, в государственной кабале, и даже искупаться не может, когда захочет. Ей постоянно чудилось, что он страдает от жары, от жажды, от голода, от усталости, от муштры и несправедливости.
Соня стала жить тихо и внешне спокойно. Этому способствовала и небывалая для тех мест жара – что-то под сорок. Почти всё население лежало пластом, а на пляж выбирались ближе к полуночи.
Просыпались все, кроме Нилуфар, поздно. Каждый занимался, чем хотел. Ближе к вечеру начинались телефонные звонки – от Льва ежедневно, от Сониных родителей два раза в неделю, а от Миши – как тому повезёт разжиться временем. Впрочем, ждать его звонка в определённый промежуток времени, а не круглые сутки, оказалось намного легче.
Варвара своей властью оставила семью на лето без телевизора и компьютеров, сказав, что они все просто обязаны проверить себя в экстремальных условиях – научиться ткать радость и из воздуха. Соня затосковала слегка, потому что привыкла печатать рассказы, попутно ныряя в интернет на предмет выяснения нужных фактов, но тётя подарила ей красивую папку с замочком, где лежали две толстые тетради и набор мягко пишущих ручек.
- Ничего, эрудиция не успеет тебя подвести, а фантазия и так на месте, - сказала она Соне, - Пиши разборчивей, потом отсканируешь и пропустишь через программу распознавания рукописного текста.
Соня была благодарна. Она помнила, какие неудобства создавала всем не далее как три месяца назад – теперь у неё доставало ума, чтобы увидеть себя со стороны. Тётя с дядей и второй раз разрешили ей остаться, проникнувшись её… бедой? счастьем. Соня пыталась приносить пользу, однако от неё ничего не требовали…
Ещё до отъезда на дачу, устав от бесконечных путаных своих мыслей, Соня твёрдо решила «поставить мозги на место». Ей стали сниться сны, близкие к кошмарам. Будто она идёт в свою всё ещё незнакомую школу, кое-как отсиживает первый урок, пытаясь вникнуть в темы, а на перемене, зазевавшись, упускает из виду, в какой кабинет все ушли… ходит, заглядывая в каждый, но не узнаёт лиц, а спросить, какой это класс и где её одноклассники, стыдно, и поэтому, понимая, что это не выход, идёт домой… только и дома её нет, не существует. Проснувшись после очередного такого, непричёсанная, неумытая, оглядела полку с учебниками и выбрала самый нелюбимый в этом году. От его прочтения оставалось чувство каких-то спотыкательных барьерчиков посреди дороги. Исторические сведения казались эфемерными в картине мироздания. Здание мира началось с рождения Миши, но кому это докажешь? Увидев трагикомическую картину – Соню с учебником, Варвара решительно вернула книгу на полку.
- Ты права, что хочешь догнать, но оставь это до осени. Может быть, тебе нужно в чём-то другом разобраться.
Как известно, жалость может подстегнуть крепче окрика. И Соня стала понемногу дисциплинировать себя. Теперь она часто вместе с Нилуфар отправлялась в город на несколько часов – посмотреть, всё ли с коттеджем в порядке, прихватить нужные кому-либо вещи, поухаживать за крабом Терминатором – накормить, проконтролировать микроклимат в аквариуме. И, конечно же, залезть в интернет, да и родителям видеозвонок сделать (или хоть письмо отправить). С ними было тяжеловато. Они не могли поверить, что ей хорошо без них, тем более когда Миша в армии и неизвестно, что это значит с его стороны. Насчёт первого они, конечно, были правы. Но на своём Соня стояла твёрдо.
Хорошо в коттедже одной в полдень. Предвкушение вечернего купания в море. Сладкая верхушка года. Соня открывала окно, в него свешивались ветви. Однажды она собрала волю в кулак и разобрала, наконец, свои вещи, аккуратно разложила по полкам, а что надо, бросила в машинку. За время стирки прибралась в своей комнате капитально, а в остальных пропылесосила. Постиранное не забыла даже, как это за ней водилось, вынуть и развесить. После ударного труда постояла под холодным душем. Потом замерла перед вентилятором, задумавшись. Их с Нилуфар отвозил в город и обратно на дачу водитель. По пути с сестрёнкой невозможно было ни о чём поговорить – та сидела с закрытыми глазами, слушая одну и ту же композицию кругами, иногда что-то проговаривая одними губами. Нормальный человек, нормальный гений. Соня знала, что Варвару за глаза она всё-таки зовёт мамой, не такое уж каменное у Нилуфар сердце. Но её восхитительная собранность была Соне как заноза, и Соня стала подумывать о каком-то деле для себя, чтобы погрузиться ну почти без остатка.
Соня оделась и вышла в город. Надо же наконец чуть получше его изучить, посмотреть, что за люди в нём живут. Она плохо переносила жару, и шла там, где тень сосновых холмов перекрывала половину ширины улицы. Жара – такое парадоксально сокровище, о котором мечтаешь зимой. Соня и представила себе, что попала сюда прямо из зимы. Стало интересней. Посмотрела по сторонам и быстро обнаружила своих сверстниц, что летом торговали мороженым, работали официантками в кафе на воздухе, раздавали листовки, прибирали улицы... чем-то несправедливым по отношению к ним это пахло. Соня вдруг увидела себя принцессой с личным водителем, с кошелёчком, где лежало несколько больше денег, чем те девочки в это лето заработают, с иголочки одетой, ухоженной весьма… На даче обязанностей у неё нет – быт упрощён до предела и отлажен, важно только каждую ночь перед сном собрать со всего дома и сада расползшиеся предметы и поместить в кучку на ковре, чтобы каждый нашёл, проснувшись, своё. Но чтобы пойти поработать, у Сони явно мотивации не хватало. Если ей не надо добывать хлеб насущный и даже зарабатывать на удовольствия (тем более, ничего не хочется), стоит ли в эту жару шевелиться? Но Миша всё время говорит ей, чтобы проводила время с пользой, не грустила, придумывала бы и осуществляла что-то полезное для будущего… Так что если ей и работать где-то, то обязательно бесплатно. Платят пусть тем, кто нуждается.
Но что это за дело для неё, пока оставалось загадкой. Вот бы такое, чтобы не сидеть часами на попе, и в то же время не быть на солнце, и чтобы не скучно, и чтобы все видели результаты и… восхищались. Соня прошлась ещё немного по полузаброшенному парку аттракционов, устала, хотела уже позвонить водителю… и увидела, как группа подростков, оседлав детскую карусель, кружит, отталкиваясь ногами. Они хохочут, пьют лимонад (либо пиво), а в стороне красит ограждение лимонно-жёлтым одна девчонка. Очевидно, все, кроме неё, устроили себе перерыв – перчатки, баночки, кисти разбросаны на заляпанном бетоне. И Соня даже девчонку знает, так как учатся они в одном классе. Вот только имя вспомнить не может. Соня встала так, чтобы незаметно понаблюдать – чутьё подсказало ей, что имеет шанс случиться литературно-психологическая зарисовка. Запах краски особенно непереносим сейчас, но одноклассница не халтурит, сосредоточенно промазывая неудобные участки. У неё нахмурены брови, сжаты губы, плечи сведены – видно, как пытается отгородиться от внешнего мира. Наверно, те, что на карусели, уже просто устали изводить её и не обращают внимания; обычно бывает именно так. Ну как её звать-то? Вроде бы, пришла в класс через несколько дней после Сони, Соня не уверена, она совсем была невнимательна. Что-то безмерно скромное в девчонке, беззащитное, даже робкое, как болезнь, как запах судьбы. «Ну нет, с ней мы не одной крови», - решает Соня себе, - «просто она по жизни унылая.» От вида работающего человека Соню одолевает жажда, она вынимает из рюкзака только что купленную прохладную бутылку с водой… и на половине открывательного движения её прихватывает мысль – у девчонки нет при себе ни пива, ни лимонада. Ни головного убора. И она не уйдёт отсюда до конца рабочего дня – Соня знала это, и всё тут.
Соня подошла к ней.
- Держи, а то плохо станет, - сказала, вручая воду, и тут же развернулась. Ей не хотелось с ней разговаривать.
- Спасибо, Соня, - услышала она за спиной.
_______________________________
- Здравствуйте, Серафима Киприановна.
- Здравствуй, Соня. Не зайдёшь?
Забавно, Соня засмотрелась на балкончик на втором этаже – он так густо был покрыт со всех сторон невиданными цветущими растениями, длинные плети побегов доставали почти до земли по сторонам, не заслоняя собой окно ниже - а то, что на балкончике кто-то сидит, даже не поняла. А это её учительница, вяжет в кресле-качалке. Длинный шарф был переброшен через балкон и в пестроте сливался с цветами.
- Простите, нет. В другой раз? Меня ждут.
Не хотелось ни с кем общаться.
- Всего, Соня доброго.
Соня не успела сойти со смешного мостика через заросшую ряской канавку, когда учительница опять её окликнула. Соня вернулась.
- С ним всё будет хорошо, даже не думай, - услышала она.
- Что вы сказали?! – переспросила Соня – ей показалось, что она услышала ответ на свои мысли.
- Возможно тебе будет интересно – в мэрии, в отделе по делам молодёжи сейчас набирают ребят для участия в концерте на первое сентября. У нас так принято каждый год. Может быть, и ты захочешь выступить.
Когда Соня снова подняла голову, на балконе уже никого не было.
____________________________________________________
В пустом, затемнённом актовом зале мэрии серьёзная девушка серьёзно сообщила:
- Для этого вы должны пройти кастинг.
Соня полуотвернулась, чтобы не выдать веселья. «Ну надо же, как всё строго – ка-астинг! Что-то я не вижу у вас очереди за дверью из желающих далеко пойти в первосентябрьской карьере. Ну ладно же, повеселимся!»
- Я вам накидаю ссылочек с моими выступлениями, - небрежно ответила она.
- Нет, так не пойдёт! – почти рассердилась девушка – художественный руководитель предстоящего концерта, - Я должна сегодня же знать, подходите ли нам. А если подходите, действительно ли хотите принять участие.
Соня, довольно улыбаясь, поднялась на сцену, пошепталась со звукооператором, взяла микрофон и спела.
_______________________________________
Теперь каждый день она ездила на репетиции. Сначала Соня не воспринимала это как работу. Да и научить её ничему там не могли, а вот она вполне могла бы занять место той серьёзной девушки (которую звали Уна), так как та руководствовала на общественных началах и мало разбиралась в предмете. Сначала Соня просто развлекалась тем, что постоянно заводила дискуссии, а попросту, споры по поводу репертуара, втягивая в это как можно больше присутствующих – ей желалось как-то указать на «провинциальные вкусы» составителей. Это было веселей, чем то, что она и так умела – петь и танцевать. «Моя не исполнитель, моя режиссёр… кажется», - приговаривала Соня всё чаще про себя. Её даже едва не выгнали за моральное разложение коллектива… но половина участников внезапно за неё заступилась… да и не дело это, разбрасываться такими кадрами, как она! А с Уной она в конце концов подружилась. Уна, тренер по аэробике, была вообще-то весёлым и непосредственным человеком, просто, как выяснилось, её очень обижало, что сначала никто не хотел приходить по объявлению, а потом невозможно было скоординировать коллектив из незнакомых друг другу школьников. И Уна признала, что у Сони гораздо лучше получается отточить программу, изъять ненужные или глупые элементы, продумать порядок номеров, мизансцену, объяснить артистам, как лучше подать себя, как лучше двигаться, как правильно петь. После этого Соня перестала бузить и принялась за дело.
Они оставались после репетиции в зале и могли долго болтать. Соня рассказала Уне про Мишу.
- И Тим служил в армии, - сочувственно говорила Уна, - Но до того, как мы познакомились.
- А он где снимался?
- Нууу… по правде, это десятка два телефильмов – в эпизодах. Понимаешь, ему не повезло с амплуа. Всем обязательно кажется, что он похож на бандита, на спецназовца, на телохранителя… Ты знаешь, как он выглядит?
Соня не знала - не смотрела проходные сериалы. Тогда Уна пригласила её в гости, где показала видео с участием Тимофея.
- А это… это, смотри, вот, вот – я! – рассмеялась она, показывая на фигурку из массовки, - Однажды я сдуру попросилась, чтобы и меня пристроил…
- Почему сдуру? А как можно это сделать? К кому подойти?
- А что, ты тоже хотела бы? Не советую.
- Почему же?
- Ну представь. Маленький проход по улице, потом меня сбивает с ног Тим, уходящий от погони. Я умею правильно падать, поэтому меня согласились снять. Дел на пять минут. И что же? Я приезжаю на студию к восьми, меня мурыжат до обеда, потом гримируют зачем-то… и я хожу ещё часа три в этом гриме. Потом его переделывают… То камера не так работает, то кто-то не пришёл, часов в шесть вечера вроде начали снимать… а у них к тому времени то ли замысел, то ли бюджет изменился, и я должна не падать, а всего лишь изругать Тима вдогонку… и вот обсуждают между собой, смогу ли я, вместо того, чтобы пробовать или хотя бы меня спросить!
- Бред, - согласилась Соня, - Но я не хочу сниматься. Я хочу понаблюдать за съёмками. Потому что знаю, на кого буду учиться.
У Уны кончался отпуск, она хотела успеть навестить своего Тима на съёмках в горах Ым, и настояла на том, чтобы подготовку к концерту передать в Сонины руки.
- Если хочешь, приходи ко мне на аэробику, числа с десятого сентября, - сказала она напоследок, - Это лучше для здоровья и для фигуры, чем голодать, как ты это любишь.
___________________________
«А я счастливый человек. У меня теперь есть даже младшие сёстры. У меня есть классная взрослая подруга и целая толпа подчинённых. Добрейшие тётя с дядей, родители мои любимые, к ним могла бы поехать, если только захочу… Но если здесь едва выдерживаю жару, что бы было там со мной… и я живу, как и мечтала, у моря», - размышляла Соня, «а вот если бы не решилась открыть мою любовь, ничего бы особенного у меня в жизни не было».
Но море преподнесло ей сюрприз, который представлял собой шокирующую загадку из тех, что с человеком происходить не должны. Теперь, когда семья переехала на дачу, вожделенный Большой Пляж стал доступен Соне круглые сутки, в нескольких минутах ходьбы. С внутренним трепетом Соня отправилась туда (с Варварой и девочками) по знакомой лесной тропинке… и в конце её, ошарашенная, остановилась. Большой Пляж был немаленьким. Несколько километров вдоль побережья и стометровка ширины от леса. Всего около ста метров, отлично просматриваемых от леса до кромки воды вместо памятного безбрежного простора и пёстрого разнообразия биотопов и рельефа. Это было совсем другое место – без болот, скал, озёр, буреломов. Не было трилобитов и аммонитов величиной с тарелку. Тоже красивое и тоже морское – в мелком ровном белом песке.
Соня смотрела вот такими круглыми глазами и не могла никому объяснить, что с ней творится.
Но даже это было бы ничего, можно пережить, вот только к Мише надо было ехать полсуток поездом, в другой регион, и в ближайшее время поездка не светила.
***
отрывок из письма:
… никакой, даже как-то скучно. А мне командир дал задание: научить человека из «медвежьего угла» (которому тоже 19 лет) читать и писать. Так что у меня здесь прозвище - «Профессор».
конец главы 6
глава 7
@темы: книга 1, сны лесошишья, жизнь волшебная
-
-
01.06.2019 в 08:36* * *
Соня молодец. Взяла себя в руки, конструктивно работает над собой.
Учительница у неё не совсем обычная - видимо, действительно мысли читает.
-
-
01.06.2019 в 09:21Учительница их... в прямом смысле читает.
Соня изначально не ленивый человек и не бессовестный (несмотря на всё), да и не без тщеславия - хуже всех никак нельзя быть, так что - работает.
Здесь лапы у елей дрожат на весу,
Здесь птицы щебечут тревожно... (с)
В общем, та же история, что и с пляжем - принцип человеческого масштаба для кукол
В "Улитке", помнится, вообще сюрный лес был, бррр, оказаться бы не хотелось. А у меня - более классический сказочный.